Роберт Хайнлайн - Дорога славы [Дорога доблести]
– Но, черт побери, я все еще не понимаю, почему он хочет прикончить меня за то, чего я НЕ сделал, тогда как дома у нас, как можно ожидать, он мог бы пристрелить меня за то, что я СДЕЛАЛ. Разве в этой стране мужчина вынужден принимать любое бабье предложение? И почему она побежала жаловаться? Почему она не сохранила это в тайне? Черт, да она даже не пыталась. Она приволокла своих дочерей.
– Но, милый, это же не было секретом. Он просил вас во всеуслышанье, и вы приняли приглашение. Как бы вы чувствовали себя, если бы ваша невеста в брачную ночь выкинула бы вас из спальни? «Стол, крыша и постель». Вы согласились.
– «Постель». Стар, в Америке постель – это мебель с многоцелевым назначением. Иногда мы в них спим. Просто спим. Я его не понял.
– Теперь я знаю. Вы не знали этого выражения. Моя вина. Но теперь-то вы видите, почему он был совершенно – и принародно – унижен?
– В общем, да, но он был сам тому виной. Он просил меня при людях. Было бы хуже, если бы я тогда сказал нет.
– Вовсе нет. Вы не были обязаны соглашаться. Вы могли бы отказаться с достоинством. Вероятно, самый достойный способ, хоть это и было бы белой ложью, это когда Герой заявляет о своей трагической неспособности – временной или постоянной – из-за ран, полученных в той самой битве, которая выявила его героизм.
– Я это запомню. Но все же я не понимаю, почему он с самого-то начала был так удивительно щедр. Она повернулась и посмотрела на меня.
– Мой милый, ничего, если я скажу, что ВЫ удивляли МЕНЯ при каждом нашем разговоре? А я думала, что я-то много лет назад потеряла способность изумляться.
– Это взаимно. Меня ты удивляешь всегда. Однако мне это нравится – за исключением одного раза.
– Милорд Герой, как вы думаете, как часто простому деревенскому помещику предоставляется заиметь в своей семье сына Героя и воспитать его, как собственного? Разве не можете вы почувствовать его горького, как желчь, разочарования от того, что вы вырвали у него, после того, как он уверился, что вы пообещали ему этот подарок? Его стыд? Его гнев?
Я рассмотрел это повнимательнее.
– Надо же, чтоб мне пусто было. В Америке это тоже случается. Но об этом не хвастаются.
– Иные страны, иные обычаи. В самом крайнем случае, он думал, что ему выпала честь, когда Герой обращается с ним, как с братом. А при удаче он ожидал потомства Героя для Доральского дома.
– Постой-ка минутку! Это поэтому он послал мне троих? Чтобы увеличить шансы?
– Оскар, он с готовностью послал бы вам тридцать… если бы вы намекнули, что чувствуете в себе достаточно героизма, чтобы предпринять это. А так как он послал вам свою главную жену и двух любимых дочерей… – Она заколебалась. – Чего я все-таки не понимаю, так это… – Она оборвала себя и задала мне прямой вопрос.
– Дьявол, да нет! – запротестовал я, краснея. – По крайней мере, с 15 лет. Но что меня оттолкнуло, так это то, что та совсем еще ребенок. Именно она, я думаю.
Стар пожала плечами.
– Может быть, и она. Но она НЕ ребенок; на Невии она считается женщиной. Даже если она пока не распечатана, я готова побиться об заклад, что в следующие 12 месяцев она станет матерью. Но если вам было неприятно брать ее, почему вы не шугнули ее прочь и не взяли ее старшую сестру? Эта красавица, как я знаю, потеряла свою девственность с тех пор, как у нее появились груди – и еще я слышала, что Мьюри «та еще штучка», если я правильно помню американское выражение.
Я что-то пробормотал. Думал-то я точно так же. Но мне не хотелось обсуждать это со Стар.
Она сказала:
– Pardonne-mei, mon cher? Tu as dit? [54]
– Я сказал, что не стал заниматься сексуальными преступлениями по причине Великого Поста. Лицо ее выразило озадаченность.
– Но Великий Пост ведь прошел даже на Земле. А здесь этого нет вовсе.
– Прости.
– Все же мне приятна, что ты не выбрал Мьюри поверх головы Летвы. Мьюри бы стала невероятно заноситься перед своей матерью после такого. Но я так понимаю, что ты согласен все исправить, если я улажу дело. – Она прибавила: – От этого в очень большой степени зависит то, как я буду его убеждать.
(Стар, Стар, единственная, кого я хочу, это ТЫ!)
– Значит, ты этого хочешь… моя милая?
– О, как бы это нам помогло!
– Решено. Тебе видней. Одна, три или тридцать – буду стараться хоть до смерти. Но не с девчонкой!
– В этом проблемы нет. Дай-ка я подумаю. Если Доралец позволит мне вставить хотя бы ПЯТЬ слов… Она умолкла. От руки ее шло приятное тепло. Я тоже ударился в размышления.
– Стар, а где спала вчера ночью ты?
Она резко обернулась.
– Милорд… разрешается ли мне попросить вас, пожалуйста, НЕ СОВАТЬСЯ НЕ В СВОИ ДЕЛА!
– Видимо, да. Но мне кажется, что в мои дела сует нос каждый.
– Простите меня. Но я очень сильно обеспокоена, и моих самых тяжелых волнений вы даже еще не знаете. Это был справедливый вопрос, и он заслуживает честного ответа. Гостеприимство всегда уравновешивается, и честь оказывается обеим сторонам. Я спала в постели Доральца. Однако, если это имеет значение – а для вас оно может иметь; я все еще не понимаю американцев – вчера я была ранена и рана еще меня беспокоила. У Джоко мягкая и нежная душа. Мы спали. Просто спали.
Я постарался сделать вид, что не придаю этому значения.
– Сожалею, что тебя ранило. Тебе до сих пор больно?
– Совершенно нет. Повязка отпадает. Однако прошлой ночью я не в первый раз пользовалась столом, крышей и постелью в Доральском доме. Мы с Джоко старые и прекрасные друзья, почему я и думаю, что могу положиться на то, что он даст мне несколько секунд перед тем, как убить меня.
– Что ж, кое-что из этого я и сам понял.
– Оскар, по вашим понятиям, в соответствии с методами вашего воспитания, я шлюха.
– О, ни за что! Принцесса.
– Шлюха. Но я не из вашей страны, и меня воспитывали по другим законам. По моим представлениям, а мне они кажутся хорошими, я женщина достойная. Ну а теперь… я все еще остаюсь вашей милой?
– Милая моя!
– Мой милый Герой. Рыцарь мой. Наклонитесь поближе и поцелуйте меня. Если нам суждено умереть, я хотела бы, чтобы рот мой помнил тепло ваших губ. Вход лежит как раз вон за этим поворотом.
– Я знаю.
Несколько секунд спустя мы гордо въехали в зону обстрела со вложенным в ножны оружием и ненатянутыми луками.
ГЛАВА Х
ТРИ ДНЯ спустя мы вновь выехали оттуда.
На этот раз завтрак был шикарным. На этот раз по обеим сторонам нашего проезда были выстроены музыканты. На этот раз нас провожал сам Доралец.
На этот раз Руфо, шатаясь, подошел к своей животине, обнимая каждой рукой по красотке и держа в каждой руке по бутылке, затем, после крепких поцелуев еще примерно с дюжиной, был поднят в седло и закреплен в положении отдыха. Он тут же уснул, захрапев еще до того, как мы тронулись.
